Алексей Апухтин - Полное собрание стихотворений. Страница 50

Боже, в каком я теперь упоении
  С «Вестником русским» в руках!
Что за прелестные стихотворения,
    Ах!

Там Данилевский и А. П. таинственный,
Майков – наш флюгер-поэт,
  Лучше же всех несравненный, единственный –
    Фет.

Много бессмыслиц прочтешь патетических,
  Множество фраз посреди,
Много и рифм, а картин поэтических
    Жди!

В изящной Греции гетеры молодые.
С толпою мудрецов сидели до зари,
  Гипотезы судили мировые
  И розами венчали алтари…
Тот век давно прошел… К богам исчезла вера,
Чудесный мир забыт… И ты, моя гетера,
    Твой нрав веселый не таков:
К лицу тебе твоя пастушеская шляпа,
  И изо всех языческих богов
    Ты любишь – одного Приапа.

Для вас так много мы трудились,
И вот в один и тот же час
Мы развелись и помирились
И даже плакали для вас.
Нас слишком строго не судите,
Ведь с вами, право, господа,–
Хотите ль вы иль не хотите –
Мы разведемся навсегда.

В час тихий вечера, над озером зеркальным,
Я ждал, уединясь в раздумий печальном,
И долго я смотрел при шелесте древес
На ясную лазурь темнеющих небес.
Кругом передо мной широкий дол тянулся;
Так тихо было всё, что лист не шевельнулся;
Носился ветерок над спящею водой,
И небо чистое висело надо мной.
Я ждал, я ждал, я ждал – никто не появлялся,
Один лишь голос мой пустынно раздавался,
И дума грустная запала в ум тогда:
Зачем и для чего я приходил сюда?
Никто не назначал мне тайного свиданья,
Ждать было некого… К чему же ожиданье?
. . . . . . . . . . . . . . .
Я в мире одинок, и мне волнует кровь
Раздумье тихое скорее, чем любовь.
Но все-таки я ждал… Я ждал, чтоб ночь глухая
На землю спала бы, кругом благоухая,
Чтоб опрокинулся весь этот свод небес
В пучину озера, при шелесте древес.
Потом, припомнив все печали и утраты,
Я тихо арию пропел из «Травиаты»
И шагом медленным понес к себе домой
Измученную грудь, убитую тоской…
. . . . . . . . . . . . . . .

Вчера на чудном, светлом бале,
От вальса быстрого устав,
Вы, невзначай и задрожав,
Свою перчатку разорвали.
И я подумал: «О, мой Бог!..
(А на душе так было сладко)
Я был бы счастлив, если б мог
Быть той разорванной перчаткой!»

Я прочитал, я прочитал,
Я перечитывал три раза
И наизусть припоминал
Страницы вашего рассказа.
Какие рифмы, что за стиль!
Восторга слез я лил немало,
И сердце страстно танцевало
Под ваш пленительный кадриль.
Теперь в душе одно желанье:
О, если б где-нибудь в собранье
Или на бале встретить вас,
Всю окруженную цветами,–
И провести в беседе с вами
Хотя один ничтожный час;
О ходе русского прогресса
Тираду длинную сказать…
О Пушкине потолковать…
И после… с вами, поэтесса,
Одну кадриль протанцевать!

Я видел, видел их… Исполненный вниманья,
Я слушал юношей, и жен, и стариков,
А вкруг меня неслись свистки, рукоплесканья
    И гул несвязных голосов.
Но что ж! Ни Лазарев, то яростный, то нежный,
    Ни даже пламенный Серов
Не вызвали б моей элегии мятежной
    И гармонических стихов.
Я молча бы прошел пред их гремящей славой…
    Но в утро то мой юный ум
  Пленял иной художник величавый,
    Иной властитель наших дум.
То был великий Дютш, по музыке приятной
  Всем гениям возвышенный собрат;
Происхождением – германец, вероятно,
    Душою – истинный кроат.
Но Боже, Боже мой! как шатко всё земное!
Как гений глубоко способен упадать!
Он позабыл сердец сочувствие святое,
Он Лазарева стал лукаво порицать.
И вдруг – от ужаса перо мое немеет! –
Маэстро закричал, взглянувши на него:
«„Соперница“ твоя соперниц не имеет,
    Уж хуже нету ничего!»
  Смутился Дютш. Смутилося собранье,
    Услышав эти словеса,
И громче прежнего неслись рукоплесканья
    И завывали голоса.

Как скучно быть одной…

К вам князь.

Князь, за ним слуга.

Войти ли мне иль нет, пленительная фея?
Мне сердце всё твердит: любовь в ее груди,
А опыт говорит: уйди, уйди, уйди!

Я не ждала вас, князь…

А я… я жду ответа!
Для вас я пренебрег родными, мненьем света,
Свободой, деньгами, кредитом у Дюссо…
Для вас, для вас одной я, словом, бросил всё…
Я думаю, всегда для дамы это лестно…

Вы попрекаете, и очень неуместно.

Я попрекаю, я? Пусть вас накажет Бог!
Подумать даже я подобного не мог.
Но слушайте: когда с небес ударят грозы
И землю обольют живительным дождем,
Земля с отчаяньем глотает эти слезы,
И стонет, и дрожит в безмолвии немом.
Но вот умчался гром, и солнце уж над нами
Сияет весело весенними лучами,
Всё радуется здесь, красуется, цветет,
А дождь, вина всему, уж больше не идет!
Мне часто в голову приходит то сравненье:
Любовь есть солнце, да! Она наш верный вождь.
Я – вся земля, я – всё цветущее творенье,
А вы – вы дождь!
К чему же поведет бесплодная гордыня?
Вот что я нынче вам хотел сказать, графиня.

Я долго слушала вас, вовсе не сердясь…
Теперь уж ваш черед меня послушать, князь.

Я превращаюсь в слух… Клянуся Аполлоном,
Я рад бы сделаться на этот миг шпионом.

И выгодно б для вас остаться им, я чай?

Случалось ли когда вам, просто, невзначай,
Остановить на том досужее вниманье:
Какое женщине дается воспитанье?
С пеленок связана, не понята никем,
Она доверчиво в мужчинах зрит эдем,
Когда ж приблизится коварный искуситель,
Ей прямо говорит: «Подальше не хотите ль»,–
И, всеми брошена, палимая стыдом,
Она прощает всё и молится о нем…
Теперь скажите мне по совести признанье:
Какое женщине дается воспитанье?

Графиня, вы меня заставили краснеть…
Ну, можно ль лучше вас на вещи все смотреть?
На память мне пришел один куплет французской,
Импровизация княгини Чернопузской…