Эпосы, легенды и сказания - Беовульф. Страница 21

вождя погибшего,
то ли с победой

вернется конунг;
и не солгал им

печальный вестник
с холма приморского,

муж, прибежавший
с мыса курганного,

но правду измолвил,
сказал глашатай:

«Возлег сегодня
на ложе смерти

владыка ведеров,
гаут всевластный,

уснул, убитый
в бою драконом!

А рядом с героем
жизнекрушитель

простерся мертвый,
ножом распоротый

(не меч, но двуострый
нож покончил

с червечудовищем).
Там же Виглаф,

сын Веохстана,
над Беовульфом,

живой дружинник
над павшим державцем,

страж печальный,
сидит, охраняя

и друга и недруга!
Ждут нас войны

и кровомщение,[167]
едва о смерти

правителя нашего
узнают фризы,

франки услышат.
Та распря вспыхнула,

когда на хугов
дружину Хигелак

и флот свой двинул
к пределам фризским,

где войско хетваров
с ним переведалось,

воинство сильное,
многомогучее, —

там был повержен
отважный в битве,

пал в сражении
вождь, не успевши

воздать соратникам
за службу добычей;

возненавидели
нас меровинги.[168]

Не жду я также
добра и мира

от племени шведов:
ведь всем известно,

как в Роще Вороньей[169]
убил Онгентеов

Хадкюна Хредлинга.
Тогда впервые

гауты гордые
войнолюбивых

искали Скильвингов,
и встретил гаутов

родитель Охтхере,
старец державный:

сваливши Хадкюна —
вождя мореходов,

из плена выручив
жену, чьи сокровища

враги похитили,
свою супругу,

ему родившую
Охтхере с Онелой,

он гнал дружинников,
лишившихся конунга,

и, встав на дороге,
рать бегущую

близ Леса Вороньего
настиг – и немногих,

там уцелевших,
усталых и раненых,

обставил воинством;
всю ночь он без устали

грозил злосчастным
страшными казнями:

одних он прикажет
зарезать поутру,

других – повесить
на радость воронам

на древе смерти.
Но на рассвете,

когда уж воины
в спасенье изверились,

вдали запели
рога походные

дружины Хигелака —
явился верный

конунг с отрядом
на помощь родичам.

В битве кровавой
сшиблись рати —

гауты, шведы,
народ с народом,

смешались в сече
необозримой.

Тогда с дружиной
вождь сокрушенный,

старец-воитель
бежал, спасаясь,

спешил укрыться
в стенах Онгентеов:

изведав могущество
и доблесть Хигелака,

дольше не мог он
борьбой испытывать

войско вражье,
и, не надеясь

от морескитальцев
спасти казну свою

и чад с супругой,
он под защиту

высокой насыпи
ушел в ограду;

но следом стяги
дружины Хигелака,

теснящей шведов,
по полю двинулись,

рубились Хредлинги[170]
на земляных валах,

покуда Онгентеов,
седобородый

народоправитель,
в смертельной схватке

не встретил лезвия
меча, несущего

гнев Эовора.
Сперва на владыку

напал Вульф Вонрединг,
ударил яростный —

и кровь державного
дружиноводителя

седины окрасила, —
но старый Скильвинг,

не устрашившийся,
врагу, как должно,

воздал, ответил
ударом тяжелым,

взмахнул над недругом
клинком разящим

воитель-старец —
и не поспел герой,

потомок Вонреда,
щитом прикрыться,

как шлем крепчайший
располовинился,

и он, окровавленный,
пал на землю

(еще он не был
смертью отмечен,

но сильно раненный
боец был в ярости).

Тогда воитель
из рати Хигелака,

брата увидев,
к земле склонившегося,

мечом размахнулся
и кровлю шлема,

щита ограду
рассек – тут конунг,

владычный старец,
дух испустил,

и осталось за ведерами,
судьбой хранимыми,

поле брани;
и подняли Вульфа

и раны родича
уврачевали.

Победный Эовор
с Онгентеова,

с вождя дружинник,
сорвал кольчугу,

убор властелина,
и шлем, и лезвие

меча с рукоятью
сложил пред конунгом,

за что герою
награду Хигелак

сулил великую —
и выполнил слово:

за труд кровавый
правитель гаутов,

наследник Хределя,
домой возвратившись,

взыскал и Вульфа,
и Эовора

казною богатой —
было каждому

дано сто тысяч
землей и кольцами[171]

(дары щедрейшие
за ратную службу!),

и дочь родную,
дома отраду,

в залог благосклонности
он отдал Эовору.

Вот корни распри
и ярости недругов

и кровомщения!
Я знаю, скоро

нагрянут шведы
к нашим жилищам,

едва проведают
о том, что не стало

ратеначальника,
ревнителя наших

земель и золота,
вождя, охранявшего

и наше племя
и славных Скильдингов, —

кольцедробитель,
герой владычный

путь свой окончил.
Идите же к конунгу,

проститесь, дружинники,
с владыкой гаутов

и возложите
златодарителя

на ложе пламени,
а с ним и сокровища —

не частью, но полностью —
в огне да сгинут[172]

каменья и золото,
добыча, взятая

в последнем сражении
ценою жизни, —

так пусть же истлит
и казну и конунга

костер единый:
не должно героям

носить драгоценности
горестнопамятные,

да не украсит
и шею девичью

кольцо витое,
коль скоро пленная

жена за недругами[173]
пойдет на чужбину, —

в былое канули
с конунгом вместе

пиры и радости;
морозным утром,[174]

в руках сжимая
копейные древки,

повстанут ратники,
но их разбудит

не арфа в чертоге,
а черный ворон,

орлу выхваляющийся
обильной трапезой,

ему уготованной,
и как он храбро

на пару с волком
трупы терзает![175]»

Так поведал
гонец доброчестный

скорбные вести,
и не солгал он

ни в слове, ни в деле.
Встала дружина;

пошли воители,
слезами облившись,

к Орлиным Скалам
взглянуть на чудо:

там, на песке,
под закатным небом

владыка лежал
бездыханный, воин,

правивший ратью
долго и праведно,

щедрый на кольца,
а ныне похищенный

смертью в сражении,
державный ведер;

там же виднелось,
вблизи героя,

тело драконье,
плоть распростертая

мертвого змея,
червя зломерзкого

труп, опаленный
пламедыханием

(туша твари
ступней в пятьдесят

была длиною);
в небо взвиваясь,

в ночи бесчинствовал
дракон, а утром

скрывался в пещере —
смерть разлучила

кладохранителя
с его владением:

кубки, чаши,
блюда лежали

рядом со стражем,
ржавые лезвия,

кольчуги истлевшие
(долго покоился

клад, наследие
древнего племени,

в том подземелье,
тысячезимнее

златосокровище,
крепко заклятое,

дабы не смел
ни единый смертный

его коснуться, —
лишь Вождь Небесный,

Создатель, властен
открыть богатства

тому, кто взыскан
его благосклонностью,

милостью Божьей,
мужу достойному!)

Но стало ясно,
что не было счастья

владельцу богатства,
казны курганной,